ЧЕЧЕНСКИЕ ТЕЙПЫ

Глава 6. Этнический менталитет 

Пословицы у всех народов всегда интересны. Иногда забавны, иногда поучительны. Но, пожалуй, нет нигде такой мудрой и грустной как чеченская: "Не тебя первого жизнь обольстила". О чем она? Об опыте всей человеческой жизни. Но создать ее смог только народ, от природы наделенный способностью и радоваться жизни, и осознавать ее трагизм, способный столетиями идти по тяжкой стезе познания и вдруг в прекрасном по точности и краткости слове выразить свой опыт. 

Чеченцам, как всем людям, знакомо чувство страха. Отчаянный смельчак Зелимхан Харачоевский и то не стыдился сказать, что испытал страх, когда ночью наступил на зайца, а тот жутко закричал. И Бейбулат Таймиев признавался, что всегда боится, как бы не поступить неправильно. Такой страх происходит от совести. А она - это голос внутри нас кого-то другого: беззащитного ребенка, женщины, старика, наконец, самого Всевышнего. Отсюда в чеченском менталитете - сожаление, что человек не в силах выполнить все завещенное ему актом его рождения. "Эх, Вселенная не наша" (Дунея вайн дац! Хара дунея вайн деци!) - это выражение можно перевести по-русски и как: "Эх, жизнь!", где выражен оттенок сожаления. Но в чеченском выражении еще острее чувствуется временность пребывания человека на земле, подчеркивается мысль, что люди только гости здесь. И еще в приведенном выражении сокрыт нравственный мотив: "Коли мы здесь временно, так будем порядочными людьми, давайте жить мирно, дружно!". Не случайно поэтому в чеченских нравственных понятиях так выражено требование принять на себя вину. Это проверка на благородство, на духовный аристократизм. Особая черта чеченского менталитета - покаяние. На Новый год, если человек чувствовал в этом потребность, он каялся перед односельчанами. Обычай этот любопытен тем, что он связан как будто с влиянием монотеистической религии (христианством или мусульманством), в которой в отличие от язычества тщательно разработаны вопросы личной ответственности человека за свои поступки как в этом мире, так и в загробном. 

Чеченское слово "согласие" (барт) звучит так же, как "уста". В таком понимании согласие равно человеческому дыханию, выходящему через уста, не допускающие осквернения. Все наблюдатели чеченского народа всегда отмечали его большую искренность и отношение к коварству как к самому презренному качеству. Во многие языки Кавказа и других стран вошел термин арабской науки "хьесоп" - умозаключение, решение, арифметическая задача. Чеченцы дали этому слову свое толкование, возведя его к родному слову "хьаса" нить, волокно. Мне была так объяснена суть принятия общественно го решения: берется мнение всех участников, не исключая противоположные. Затем они, как нити, свиваются вместе. И вот тогда общее решение окажется наиболее авторитетным и наверняка будет претворено в жизнь. Заметим, что в этом подходе нет поиска правых и неправых. Это этическое, а не формально-логическое мышление. 

Этнический менталитет чеченцев четко поляризован по принципу "свои - не свои". Причем эти "не свои" вовсе не "чужие": к соседям и другим этносам чеченцы часто питают глубочайшее уважение, отражая это даже в антропонимии. Широко распространены у них имена людей, происходящие от этнонимов соседних и даже отдаленно живущих народов: Гумки (кумык), Герман (немец), Япон (японец). Распространенное имя Руслан воспринима ется как указание на русский этнос. Этикет чеченцев всегда ставит иноэтнического гостя, партнера, деятеля культуры на более высокое место, чем то, которое предназначено для своих. Зато агрессия, которая исходит извне, встречает невероятное сопротивление. Так всегда было в истории с кабардински ми, ногайскими, калмыцкими и российскими попытками силового воздействия на чеченцев. 

Даже в дружбе чеченец не любит панибратства. Вместо него он предложит вам, если вы того заслуживаете, немногословную, но искреннюю верность. Он в чем-то индивидуалист, и не стоит особенно лезть в его семейные и личные дела. Отношения постоянной соревновательности между чеченцами часто делают их внутренне одинокими. Но они умеют, отдавшись музыке, песне, танцу и мудрости, заключенной в их языке, уходить от этого одиночества. Вообще, чеченская культура с ее отработанной этикой всегда хорошо обеспечивала основы развития личности, а не социальные роли. 

Свобода - фундамент чеченского этнического менталитета, заложенного верой в единого Бога. Самим рождением человек обретает право на жизнь и свободу. И даже еще неродившийся, о чем говорит одна пословица: "Лучше убить хаджу из Чяба (Мекки), чем ребенка в чреве матери". А мать - это и исток жизни и гарант свободы. Недаром в одной героической песне (илли) о Бейбулате Таймиеве именно мать посылает его в бой. Это трагическое восприятие материнства стало также истоком учения Кунта-хаджи. И в прошедшей войне были моменты, когда матери, готовые к самому худшему (готовые "принять харам на свою грудь"), отправляли сыновей туда, где им грозила гибель. Люди, пережившие 13-летнюю высылку, рассказывали мне, что там некоторые девушки не хотели выходить замуж, чтобы в неволе не рожать детей. 

В Кавказской войне прошлого века Чечня, по оценкам некоторых специалистов, потеряла более половины своего населения. Кунта-хаджи должен был проявить великий нравственный авторитет, чтобы переломить отчаяние, вернуть людей к жизни и тем самым сохранить этнос. А что сейчас? Весной 1996 г. я ехал в очередную этнографическую поездку в Чечню. Незадолго до этого умер мой учитель по части чеченских обычаев - незабвенный Ибрагим Саидов. Умер не от "болезни, которую не называют", и с которой жил и работал многие годы, а от того, что увидел сожженный Грозный, вернувшись в него из села, где спасался от войны. Наши беседы с ним остались в моей памяти как завещание неустанно собирать драгоценные крупицы традиционной культуры чеченцев. Вот и ехал я на свою работу из Назрани в трясущемся старом автобусе. Не знал я, что в ту поездку мне придется видеть горящие (во второй раз, после разгрома 1995 г.) Самашки, стоя в толпе беженцев из этого села и видеть страшную человеческую трагедию, видеть глаза матери, у которой в селе остались дети. 

Одну из основных черт чеченского менталитета подчёркивает следующая ситуация. Разговаривал с возвратившимся из Чечни офицером российского блокпоста. "Как вы думаете, долго ли чеченцы будуть воевать?" - спросил я. "Да хоть лет двести", - ответил он. Правота его слов проявилась в одном таком факте. В Ингушетии старики в знак сочувствия бедам чеченцев приняли решение не делать очень торжественных свадеб - ведь у братского народа горе. Это все - черта чеченского менталитета с трагическим ощущением красоты нашего краткого пребывания на земле. 

Что помогает чеченцам при трагической их истории и при трагическом ощущении жизни быть бодрыми? (Об этом говорит хотя бы такая пословица: "От смерти бегать постыдно"). Я бы ответил: обстоятельства. Во-первых, этническая культура, которая признает ценность жизни и человеческого достоинства. А во-вторых, наследие великих людей, целой плеяды праведников как шейх Мансур, Бейбулат Таймиев и Кунта-хаджи Кишиев. Все они были сыновьями своего народа, людьми своего времени, но умели прозревать будущее.